Аркадий и Борис Стругацкие. http://rusf.ru/abs   Волны гасят ветер Введение Меня зовут Максим Каммерер. Мне восемьдесят девять лет. Когда-то давным-давно я прочитал старинную повесть, которая начиналась таким вот манером. Помнится, я подумал тогда, что если придется мне в будущем писать мемуар, то начну я его именно так. Впрочем, предлагаемый текст нельзя, строго говоря, считать мемуаром, а начать его следовало бы с одного письма, которое я получил примерно год назад: Каммерер, Вы, разумеется, прочли пресловутые "Пять биографий века". Прошу Вас, помогите мне установить, кто именно скрывается под псевдонимами П. Сорока и Э. Браун. Полагаю, Вам это будет легче чем мне. М. Глумова. 13 июня 125 года. Новгород. Я не ответил на это письмо, потому что мне не удалось выяснить настоящие имена авторов "Пяти биографий века". Я установил только, что, как и следовало ожидать, П. Сорока и Э. Браун являются видными сотрудниками группы "Людены" института Исследования Космической Истории (ИИКИ). Я без труда представлял себе чувства, которые испытывала Майя Тойвовна Глумова, читая биографию своего сына в изложении П. Сороки и Э. Брауна. И я понял, что обязан высказаться. Я написал этот мемуар. С точки зрения непредубежденного, а в особенности -- молодого читателя, речь в нем пойдет о событиях, которые положили конец целой эпохе в космическом самосознании человечества и, как сначала казалось, открыли совершенно новые перспективы, рассматривавшиеся только теоретически. Я был свидетелем, участником, а в каком-то смысле даже инициатором этих событий, и поэтому неудивительно, что группа "Людены" на протяжении последних лет бомбардирует меня соответствующими запросами, официальными и неофициальными просьбами споспешествовать и напоминаниями о гражданском долге. Я изначально относился к целям и задачам группы "Людены" с пониманием и сочувствием, но никогда не скрывал от них своего скептицизма относительно их шансов на успех. Кроме того, мне было совершенно ясно, что материалы и сведения, которыми располагаю лично я, никакой пользы группе "Людены" принести не могут, а потому до сих пор я всячески уклонялся от участия в их работе. Но вот сейчас, по причинам, носящим характер скорее личный, я испытал настоятельную потребность все-таки собрать воедино и предложить вниманию каждого, кто пожелает этим заинтересоваться, все, что мне известно о первых днях большого откровения, о событиях, в сущности, явившихся причиной той бури дискуссий, опасений, волнений, несогласий, возмущений, а главное -- огромного удивления -- всего того, что принято большим откровением называть. Я перечитал последний абзац и вынужден тут же поправить самого себя. Во-первых, я предлагаю, разумеется, далеко не все, что мне известно. Некоторые материалы носят слишком специальный характер, чтобы их здесь излагать. Некоторые имена я не назову по причинам чисто этического порядка. Воздержусь я и от упоминания некоторых специфических методов тогдашней своей деятельности в качестве руководителя отдела Чрезвычайных Происшествий (ЧП) комиссии по Контролю (КОМКОН-2). Во-вторых, события 99 года были, строго говоря, не первыми днями большого откровения, а, напротив, последними его днями. Именно поэтому оно осталось ныне лишь предметом чисто исторических исследований. Но именно этого, как мне кажется, не понимают, а вернее -- не желают принять сотрудники группы "Людены", несмотря на все мои старания быть убедительным. Впрочем, возможно, я не был достаточно настойчив. Годы уже не те. Личность Тойво Глумова вызывает, естественно, особый, я бы сказал, специальный интерес сотрудников группы "Людены". Я их понимаю и поэтому сделал эту фигуру центральной в своих мемуарах. Конечно, не только поэтому и не столько поэтому. По какому бы поводу я не вспоминал о тех днях и что бы я о тех днях ни вспомнил, в памяти моей тотчас встает Тойво Глумов -- я вижу его худощавое, всегда серьезное молодое лицо, вечно приспущенные над серыми прозрачными глазами белые его, длинные ресницы, слышу его как-бы нарочито медлительную речь, вновь ощущаю исходящий от него безмолвный, беспомощный, но неумолимый напор словно беззвучный крик: "Ну, что же ты? Почему бездействуешь? Приказывай!", и наоборот, стоит мне вспомнить его по какому-либо поводу, и тотчас же, словно их разбудили грубым пинком, просыпаются "злобные псы воспоминаний" -- весь ужас тех дней, все отчаяние тех дней, все бессилие тех дней, ужас, отчаяние, бессилие, которое испытывал тогда я один, потому что мне не с кем было ими поделиться. Основу предлагаемого мемуара составляют документы. Как правило, это стандартные рапорты -- доклады моих инспекторов, а также кое -- какая официальная переписка, которую я привожу для того главным образом, чтобы попытаться воспроизвести атмосферу того времени. Вообще -- то придирчивый и компетентный исследователь без труда заметит, что целый ряд документов, имеющих отношение к делу, в мемуар не включен, в то время как без некоторых включенных документов можно было бы, казалось, и обойтись. Отвечая на такой упрек заранее, замечу, что материалы подбирались мною в соответствии с определенными принципами, в суть которых вдаваться у меня нет ни желания ни особой необходимости. Далее, значительную часть текста составляют главы -- реконструкции. Эти главы написаны мною и на самом деле представляют собой реконструкцию сцен и событий, свидетелем которых я не был. Реконструирование производилось на основании рассказов, фонозаписей и позднейших воспоминаний людей, в этих сценах и событиях участвовавших, как -- то: Ася, жена Тойво Глумова, его коллеги, его знакомые и т. д. Я сознаю, что ценность этих глав для сотрудников группы "Людены" невелика, но что делать, она велика для меня. Наконец, я позволил себе слегка разбавить текст мемуара, несущий информацию, собственными реминисценциями, несущими информацию не столько о тогдашних событиях, сколько о тогдашнем Максиме Каммерере пятидесяти восьми лет. Поведение этого человека в изображенных обстоятельствах даже мне представляется сейчас, спустя тридцать один год, не лишенным интереса... Принявши окончательное решение писать мемуар, я оказался перед вопросом: с чего мне начать? Когда и что положило начало большому откровению? Строго говоря, все это началось два века назад, когда в недрах Марса был вдруг обнаружен пустой тоннельный город из янтарина: тогда впервые было произнесено слово "странники". Это верно. Но слишком общо. С тем же успехом можно было бы сказать, что большое откровение началось в момент большого взрыва. Тогда, может быть, пятьдесят лет назад? Дело "подкидышей"? Когда впервые проблема странников приобрела трагический привкус, когда родился и пошел гулять из уст в уста ядовитый термин -- упрек "синдром Сикорски"? Комплекс неуправляемого страха перед возможным вторжением странников? Тоже верно. И гораздо ближе к делу... Но я тогда еще не был начальником отдела ЧП, да и самого отдела ЧП тогда еще не существовало. Да и пишу я не историю проблемы странников. А началось это для меня в мае 93 -- го, когда я, как и все начальники отделов ЧП всех секторов КОМКОНа -- 2, получил информат о происшествии на Тиссе (не на реке Тиссе, а на планете Тиссе у звезды ЕН63061, незадолго до того обнаруженной ребятами из ГСП). Информат трактовал происшествие как случай внезапного и необъяснимого помешательства всех трех членов исследовательской партии, высадившейся на плато (забыл название) за две недели до того. Всем троим вдруг почудилось, будто связь с центральной базой утрачена и вообще утрачена сбязь с кем бы то ни было, кроме орбитального корабля -- матки, а с корабля -- матки автомат ведет непрерывно повторяющее сообщение о том, что Земля погибла в результате какого -- то космического катаклизма, а все население периферии вымерло от каких -- то необъяснимых эпидемий. Я уже не помню всех деталей. Двое из партии, кажется, пытались убить себя и в конце концов ушли в пустыню -- в отчаянии от безнадежности и абсолютной бесперспективности дальнейшего существования. Командир же партии оказался человеком твердым. Он стиснул зубы и заставил себя жить -- как если бы не погибло человечество, а просто сам он попал в аварию и отрезан навсегда от родной планеты. Впоследствии он рассказал, что на четырнадцатый день этого безумного бытия к нему явился некто в белом и объявил, что он, командир, с честью прошел первый тур испытаний и принят кандидатом в сообщество странников. На пятнадцатый день с корабля -- матки прибыл аварийный бот и атмосфера разрядилась. Ушедших в пустыню благополучно нашли, все остались в здравом уме, никто не пострадал. Их свидетельства совпадали даже в мелочах. Например, они совершенно одинаково воспроизводили акцент автомата, якобы передававшего роковое сообщение. Субъективно же они воспринимали происшедшее как некую яркую, необычайно достоверную театральную постановку, участниками которой они неожиданно и помимо своей воли оказались. Глубокое ментоскопирование подтвердило это их субъективное ощущение и даже показало, что в самой глубине подсознания никто из них не сомневался, что все это лишь театральное действо. Насколько я знаю, мои коллеги в других секторах восприняли этот информат как довольно рядовое ЧП, необьясненное черезвычайное происшествие, какие происходят на периферии сплошь да рядом. Все живы и здоровы. Дальнейшая работа в районе ЧП необязательна, она и изначально не была обязательна. Желающих раскручивать загадку не нашлось. Район ЧП эвакуирован. ЧП принято к сведению. В архив. Но я-то был выучеником покойного Сикорски! Пока он был жив, я часто спорил с ним и мысленно, и в открытую, когда речь заходила об угрозе человечеству извне. Но один его тезис мне было трудно оспаривать, да и не хотел я его оспаривать: "Мы -- работники КОМКОНа -- 2. Нам разрешается слыть невеждами, мистиками, суеверными дураками. Нам одно не разрешается: недооценить опасность. И если в нашем доме вдруг завоняло серой, мы просто обязаны предположить, что где -- то рядом объявился черт с рогами, и принять соответствующие меры вплоть до организации производства святой воды в промышленных масштабах". И едва я услышал, что некто в белом вещает от имени странников, я ощутил запах серы и встрепенулся, как старый боевой конь при звуках трубы. Я сделал соответствующие запросы по соответствую им каналам. Без особого удивления я обнаружил, что в лексиконе инструкций, распоряжений и перспективных планов нашего КОМКОНа-2 слово "странник" вообще отсутствует. Я побывал на приемах в самых высших инстанциях наших, и уже без всякого удивления убедился, что в глазах наиболее ответственных наших руководителей проблема прогрессорской деятельности странников в системе человечества как бы снята, пережита, как детская болезнь. Трагедия Льва Абалкина и Рудольфа Сикорски каким-то необъяснимым образом словно бы навсегда очистила странников от подозрений. Единственным человеком, у которого моя тревога вызвала некий проблеск сочувствия, оказался Атос-Сидоров, президент моего сектора, и мой непосредственный начальник. Он своей властью утвердил и своей подписью скрепил предложенную мной тему "Визит старой дамы". Он разрешил мне организовать специальную группу для разработки этой темы. Собственно говоря, он дал мне карт-бланш в этом вопросе. И начал я с того что, что организовал экспертный опрос ряда наиболее компетентных специалистов по ксеносоциологии. Я задался целью создать модель (наиболее вероятную) прогрессорской деятельности странников в системе земного человечества. Чтобы не вдаваться в подробности: все собранные материалы я послал извесному историку науки и эрудиту Айзеку Бромбергу. Сейчас даже не помню, зачем я это сделал, ведь к тому моменту Бромберг не занимался ксенологией. Должно быть, дало в том, что большинство специалистов, к которым я обращался с этими своими вопросами, просто отказывались разговаривать со мной серьезно (синдром Сикорски!), а у Бромберга, как всем извесно, "всегда была в запасе пара слов", о чем бы не заходила речь. Так или иначе, доктор А. Бромберг прислал мне свой ответ, известный ныне специалистам как "меморандум Бромберга". С него все и началось, с него начну и я. (Конец введения) x x x Документ 1 В КОМКОН-2 Сектор "Урал -- Север" Служебное Дата: 3 июня 94 года. Автор: А. Бромберг, старший консультант КОМКОНа-1, доктор исторических наук, лауреат Геродотовской премии (63, 69 и 72 годов), профессор, лауреат Малой премии Яна Амоса Коменского (57 г д), доктор ксенопсихологии, доктор социотопологии, действи- тельный член Академии социологии (Европа), член- корреспондент лабораториума (Академии Наук) ве- ликой тагоры, магистр реализаций абстракций Пар- сиваля. Тема: "Визит старой дамы". Содержание: рабочая модель прогрессорской деятельности странников в системе человечества Земли. Дорогой Каммерер! Прошу Вас, не сочтите некоей старческой издевкой ту казенную "шапку", которой я снабдил это свое послание. Таким образом я просто намеревался подчеркнуть, что послание мое, хотя и вполне личное, носит в то же время совершенно официальный характер. "шапка" же ваших рапортов-докладов запомнилась мне еще с тех времен, когда их швырял передо мною на стол в качестве аргументов (довольно жалких) наш несчастный Сикорски. Мое отношение к вашей организации нисколько не переменнилось, я его никогда не скрывал, и оно Вам, безусловно, хорошо известно. Однако же материалы, которые вы любезно мне переслали, я изучил с большим интересом. Благодарю Вас. Хотелось бы заверить Вас, что в этом направлении своей работы (но только в этом!) Вы найдете в моем лице самого горячего сторонника и сотрудника. Не знаю, случайное ли это совпадение, но Вашу "сводку моделей" я получил как раз в тот момент, когда и сам готовился приступить к подведению итогов моих многолетних размышлений о природе странников и о неизбежности их столкновения с цивилизацией Земли. Впрчем, по моему глубокому убеждению, случайнстей не бывает. Вопрос этот, видимо, созрел. Я не имею ни времени, ни желания останавливаться на подробной критике вашего документа. Не могу не заметить только, что модели "Спрут" и "Конкистадор" вызвали у меня приступ неудержимого хохота своей анекдотической примитивностью, а модель "Новый воздух" хтя и производит впечатление конструкции не вполне тривиальной, начисто лишена сколько-нибудь серьезной аргументации. Восемь моделей! Восемнадцать разработчиков, среди которых блистают такие звезды, как Карибанов, Ясуда, Микич! Черт подери, можно было ожидать чего-нибудь позначительнее! Как хотите, Каммерер, а совершенно естественным образом возникает предположение, что вам не удалось внушить этим гроссмейстерам свою "тревогу по поводу нашей общей неподготовленности в этом вопросе". Они просто отписались. Настоящим я повергаю к пьедесталу вашего внимания по сути дела краткую аннотацию моей будущей книги, которую я намереваюсь назвать ""Монокосм" -- вершина или первый шаг? Заметки об эвлюции эвлюции". Опять же я не располагаю ни временем, ни желанием снабжать свои положения сколько-нибудь подробной аргументацией. Могу заверить Вас только, что каждое из этих положений может быть уже сегодня аргументировано самым исчерпывающим образом, так что если у вас возникнут ко мне какие-то вопросы, буду рад Вам ответить. (Кстати, не могу удержаться и не заметить, что Ваше обращение за консультацией ко мне было, может быть, первым и единственным пока общественно-полезным актом Вашей организации за все время ее существования.) Итак: Монокосм. Любой разум -- технологический ли, или руссоистский, или даже геронический -- в процессе эволюции первого порядка проходит путь от состояния максимального разъединения (дикость, взаимная озлобленность, убогость эмоций, недоверие) к состоянию максимально возможного при сохранении индивидуальностей объединения (дружелюбие, высокая культура отношений, альтруизм, пренебрежение достижимым). Этот процесс управляется законами биологическими, биосоциальными и специфически социальными. Он хорошо изучен и представляет здесь для нас интерес лишь постольку, пскольку приводит к вопросу: а что дальше? Оставив в стороне романтические трели теории вертикального прогресса, мы обнаруживаем для разума лишь две реальные, принципиально различающиеся возможности. Либ остановка, самоуспокоение, замыкание на себя, потеря интереса к физическому миру. Либо вступление на путь эволюции второго порядка, на путь эволюции планируемой и управляемой, на путь к монокосму. Синтез разума неизбежен. Он дарует неисчислимое количество новых граней восприятия мира, а это ведет к неимоверному увеличению количеств и, главное, качества доступной к поглощению информации, что, в свою очередь, приводит к уменьшению страданий до минимума и к увеличению радости до максимума. Понятие "дм" расширяется до масштабов Вселенной. (Наверное, именно поэтому возникло в обиходе это безответственное и поверхностное понятие -- странники.) Возникает новый метаболизм, и как следствие его -- жизнь и здоровье становятся практически вечными. Возраст индивида становится сравнимым с возрастом космических объектов -- при полном отсутствии накопления психической усталости. Индивид монокосма не нуждается в творцах. Он сам себе и творец, и потребитель культуры. По капле воды он способен не только воссоздать образ океана, но и весь мир населяющих его существ, в том числе и разумных. И все это при беспрерывном, неутолимом сенсорном голоде. Каждый новый индивид возникает как произведение синкретического искусства: его творят и физиологи, и генетики, и инженеры, и психологи, эстетики, педагоги и философы монокосма. Процесс этот занимает, безусловно, несколько десятков земных лет и, конечно же, является увлекательнейшим и почтеннейшим родом занятий странников. Современное человечество не знает аналогов такого рода искусству, если не считать, может быть, столь редких в истории случаев великой любви. "Созидай, не разрушая!" -- Вт лозунг монокосма. Монокосм не может не считать свой путь развития и свой модус вивенди единственно верным. Боль и отчаяние вызывают у него картины разобщенных разумов, не дозревших до приобщения к нему. Он вынужден ждать, пока разум в рамках эволюции первого порядка разовьется до состояния всепланетного социума. Иб только после этого можно начинать вмешательство в биоструктуру с целью подготовки носителя разума к переходу в монокосмический организм странника. Ибо вмешательство странников в судьбы разъединенных цивилизаций ничег путного дать не может. Многозначительная ситуация: прогрессоры Земли стремятся в конечном счете ускрить исторический процесс создания у бедствующих цивилизаций более совершенных социальных структур. Таким образом, они как бы подготавливают новые резервы материала для будущей работы монокосма. Мы знаем сейчас три цивилизации, полагающие себя благополучными. Леонидяне. Цивилизация чрезвычайно древняя (возраст не менее трехсот тысяч лет, что бы не утверждал покойный Пак Хин). Это образец "медленной" цивилизации, они застыли в единении с природой. Тагоряне. Цивилизация гипертрофированной предусмотрительности. Три четверти всех мощностей направленны у них на изучение вредных последствий, каковые могут проистечь из открытия, изобретения, нового технологического процесса и так далее. Эта цивилизация кажется нам странной только потому, что мы неспособны понять, насколько это интересно -- предотвращать вредные последствия, какую массу интеллектуального и эмоционального наслаждения это дает. Тормозить прогресс также увлекательно, как и творить его, -- все зависит от исходной установки и от воспитания. В результате транспорт у них только общественный, авиации никакой, зато прекрасно развита проводная связь. Третья цивилизация -- наша, и мы теперь понимаем, пчему странники должны вмешаться прежде всего и именно в нашу жизнь. Мы движемся. Мы движемся, а следовательно мы можем ошибиться в выборе направления движения. Сейчас уже никто не помнит "подмикитчиков", которые с фанатическим энтузиазмом пытались форсировать прогресс тагорян и леонидян. Сейчас уже все поняли, что расталкивать под микитки такие в своем роде совершенные цивилизации -- занятие столько же бессмысленное и бесперспективное, как пытаться ускорить рост дерева, скажем дуба, таща его вверх за ветки. Странники -- не "подмикитчики", у них нет и не может быть такой задачи: форсирование прогресса. Их цель -- поиск, выделение, подготовка к приобщению и, наконец, приобщение к монокосму созревших для этого индивидв. Я не знаю, по какому принципу производят странники этот отбор, и очень жаль, потому что, хотим мы или не хотим, но если говорить прямо, без околичностей и без наукообразной терминологии, то речь идет вот о чем. Первое: вступление человечества на путь эволюции второго порядка означает практически превращение гомо сапиенса в странника. Второе: скорее всего, далеко не каждый гомо сапиенс пригоден для такого превращения. Резюме: -- человечество будет разделено на две неравные части; -- человечество будет разделено на две неравные части по неизвестному нам параметру; -- человечество будет разделено на две неравные части по неизвестному нам параметру, причем меньшая часть форсированно и навсегда обгонит большую; -- человечество будет разделено на две неравные части по неизвестному нам параметру, меньшая часть его форсированно и навсегда обгонит большую, и свершится это волею и искусством сверхцивилизации решительно человечеству чуждой. Дорогой Каммерер! В качестве социопсихологического упражнения предлагаю вам для анализа эту не лишенную новизны ситуацию. Теперь, когда основы прогрессорской стратегии монокосма стали вам более или менее ясны, вы, наверное, лучше меня сумеете определить основные направления контрстратегии и тактики выявления моментов деятельности странников. Понятно, что поиск, выделение и подготовка к приобщению созревших индивидов не могут не сопровождаться явлениями и событиями, доступными внимательному наблюдателю. Можно ожидать, например, возникновения массовых фобий, новых учений мессианского толка появления людей с необычайными способностями, необъяснимых исчезновений людей, внезапного, как бы по волшебству, появления у людей новых талантов и т. д. Я бы настоятельно рекомендовал вам также не спускать глаз с тагорян и голованов, аккредитованных на Земле, -- их чувствительность к инородному и неизвестному значительно выше нашей. (В этом смысле надлежит следить и за поведением и земных животных, особенно стадных и обладающих зачатками интеллекта.) Разумеется, в сфере вашего внимания должна быть не только Земля, но и солнечная система в целом, периферия, и в первую очередь молодая периферия. Желаю успеха Ваш А. Бромберг. (Конец документа 1.) Документ 2 Президенту сектора "Урал -- Север". Дата: 13 июня 94 года. Автор: М. Каммерер, начальник отдела ЧП. Тема 009 "Визит старой дамы" Содержание: смерть А. Бромберга. Президент! Профессор Айзек Бромберг скоропостижно скончался в санаториуме "Бежин луг" утром 11 июня с. г. Никаких заметок по поводу модели "Монокосм" и вообще никаких заметок по поводу странников в его личном архиве не обнаружено. Поиски продолжаем. Медицинское заключение о смерти прилагается. М. Каммерер. (Конец документа 2.) Именно в таком порядке прочитал эти документы мой молодой стажер Тойво Глумов в начале 95-го года, и, разумеется, эти документы не могли не произвести на него вполне определенного впечатления, не могли не настроить его на вполне определенные предположения, тем более, что они оправдывали самые мрачные его ожидания. Семя пало на благодатную почву. Немедленно разыскал он медицинское заключение и, не обнаружив в нем ровно ничего такого, что подтвердило бы его подозрения, казавшиеся такими естественными, потребовал разрешения обратиться ко мне. Я хорошо помню это утро: серое, снежное, с настоящей вьюгой за окнами кабинета. Может быть, именно из-за контраста, потому что телом я был здесь, на зимнем урале, и глаза мои бессмысленно следили за струйками талой воды на стеклах, а перед мысленным взором моим стояла тропическая ночь над теплым океаном, и обнаженное мертвое тело покачивалось в фосфоресцирующей пене, накатывающейся на пологий песчаный берег. Я только что получил информацию из центра о третьем смертном случае на острове Матуку. В этот момент передо мною возник Тойво Глумов, и я, отогнав видение, пригласил его сесть и говорить. Без всяких предисловий он спросил меня, считается ли расследование обстоятельств смерти доктора Бромберга законченным. Я с некоторым удивлением ответил, что никакого расследования, собственно, и не было, равно как не было и никаких особенных обстоятельств смерти полуторавекового старца. Где же, в таком случае, заметки доктора Бромберга по теме "Монокосм"? Я объяснил, что таких заметок, скорее всего, не существовало. Письмо доктора Бромберга -- это, надо полагать, импровизация. Доктор Бромберг был блестящим импровизатором. Следует ли понимать тогда, что письмо доктора Бромберга и сообщение о его смерти, посланное Максимом Каммерером президенту, оказались рядом случайно? Я смотрел на него, на тонкие губы его, поджатые очень решительно, на его набыченный лоб с упавшей прядью белых волос, и мне было совершенно ясно, что ему хотелось бы от меня сейчас услышать. "Да, Тойво, мой мальчик, -- хотелось бы ему услышать, -- и я думаю так же, как ты. Бромберг догадывался о многом и странники убрали его, а бесценные бумаги похитили". Но ничего подобного я, конечно, не думал и ничего подобного я моему мальчику Тойво, конечно, не сказал. Почему документы оказались рядом, я и сам не знал. Скорее всего, действительно случайность. Так я ему и объяснил. Тогда он спросил меня, пошли ли идеи Бромберга в практическую разработку. Я ответил, что этот вопрос рассматривается экспертами. Все восемь моделей, предложенных экспертами, весьма уязвимы для критики. Что же до идей Бромберга, то обстоятельства не очень-то способствуют серьезному к ним отношению. Тогда он собрался с духом и спросил меня в лоб, намерен ли я, Максим Каммерер, начальник отдела, занятся разработкой бромберговских идей. И вот тут наконец я получил возможность его порадовать. Он услышал от меня имено то, что ему хотелось услышать. -- Да, мой мальчик, -- сказал я ему. -- Именно для этого я и взял тебя к себе в отдел. Он ушел осчастливленный. Ни он, ни я не подозревали тогда, конечно, что именно в эту минуту он сделал свой первый шаг к большому откровению. Я психолог-практик. Когда я имею дело с каким-нибудь человеком, я, говоря без ложной скромности, в каждый момент очень точно чувствую душевное состояние его, направление его мыслей и очень неплохо предсказываю его поступки. Однако, если бы меня попросили объяснить, как мне это удается, а паче того, попросили бы меня нарисовать, изложить, что за образ творится в моем сознании, я бы оказался в весьма затруднительном положении. Как всякий психологпрактик, я был бы вынужден прибегнуть к аналогии из мира искусства или литературы. Сослался бы на героев Шекспира или Достоевского, или Строгова, или Микеланджело, или Иоганна Сурда. Так вот Тойво Глумов напоминал мне мексиканца Риверу. Я имею в виду хрестоматийный рассказ Джека Лондона. Двадцатый век. Или даже девятнадцатый, не помню точно. По профессии Тойво Глумов был прогрессором. Специалисты говорили мне, что из него мог бы получится прогрессор высочайшего класса, прогрессор-ас. У него были блестящие данные. Он великолепно владел собой, он обладал исключительным хладнокровием, редкостной быстротой реакции, и он был прирожденным актером и мастером имперсонации. И вот, проработав прогрессором чуть больше трех лет, он без всяких на то видимых причин подал в отставку и вернулся на Землю. Едва закончив рекондиционирование, он сел на БВИ и без особого труда выяснил, что единственной организацией на нашей планете, могущей иметь отношение к его новым целям, является КОМКОН-2. Он возник передо мною в декабре 94 года, исполненный ледяной готовности отвечать на вопросы, почему он, такой многообещающий, абсолютно здоровый, всячески поощряемый, бросает вдруг свою работу, своих наставников, своих товарищей, разрушает тщательно разработанные планы, гасит возлагавшиеся на него надежды... Ничего подобного я, разумеется, спрашивать у него не стал. Меня не интересовало, почему он не хочет более быть прогрессором. Меня интересовало, почему он вдруг захотел стать контр-прогрессором, если можно так выразится. Ответ его запомнился. Он испытывает неприязнь к самой идее прогрессорства. Если можно, он не станет углублятся в подробности. Посто он, прогрессор, относится к прогрессорству отрицательно. И там (он показал большим пальцем через плечо) ему пришла в голову очень тривиальная мысль: пока он, размахивая шпагой, топчется по булыжнику арканарских площадей, здесь (он показал указательным пальцем себе под ноги) какой-нибудь ловкач в модном радужном плащике и с метавизиркой через плечо прохаживается по площадям Свердловска. Насколько он, Тойво Глумов, знает, эта простенькая мысль мало кому приходит в голову, а если и приходит, то в нелепом юмористическом или в романтическом обличье. Ему же, Тойво Глумову, эта мысль не дает покоя: никаким богам нельзя позволить вступаться в наши дела, богам нечего делать у нас на Земле, ибо "Блага богов -- это ветер, он надувает паруса, но и поднимает бурю". (Потом я с большим трудом отыскал эту цитату -- оказалось, она из Верлибена.) Невооруженным глазом было видно -- передо мною фанатик. К сожалению, как всякий фанатик, склонный к крайностям в суждениях чрезвычайным. (Взять хотя бы его высказывания о прогрессорстве, о которых еще пойдет речь.) Но он готов был действовать. И я без дальнейших разговоров взял его к себе и сразу посадил на тему "Визит старой дамы". Тойво Глумов оказался работником! Он был энергичен, он был инициативен, он не знал усталости. И -- очень редкое качество в его возрасте -- его не разочаровывали неудачи. Для него не существовало отрицательных результатов. Более того, отрицательные результаты расследований радовали его точно так же, как и редкие положительные. Он словно бы изначально настроился на то, что при жизни его ничего определенного не обнаружится, и умел черпать удовольствие из самой (зачастую достаточно нудной) процедуры анализирования мало-мальски подозрительных ЧП. Замечательно, что мои старые работники -- Гриша Серосовин, Сандро Мтбевари, Андрюша Кикин и другие -- при нем как бы подтянулись, перестали лоботрясничать, стали гораздо менее ироничны и гораздо более деловиты, и не то чтобы они брали пример с него, об этом не могло быть и речи, он был для них слишком молод, слишком зелен, но он словно заразил их своей серьезностью, сосредоточенностью на деле, а больше всего поражала их, я думаю, та тяжелая ненависть к объекту работы, которая угадывалась в нем и которой сами они были лишены начисто. Как-то случайно я упомянул при Грише Серосовине о смуглом мальчишке Ривере и вскоре обнаружил, что все они отыскали и перечитали этот рассказ Джека Лондона. Как и у Риверы, у Тойво не было друзей. Его окружали верные и надежные коллеги, и сам он был верным и надежным партнером в любом деле, но друзьями он так и не обзавелся. Полагаю, потому, что слишком трудно было быть его другом, -- он никогда и не в чем не был доволен собой, а потому никогда и ни в чем не давал спуску окружающим. Была в нем этакая беспощадная сосредоточенность на цели, которую я замечал разве что только у крупных ученых и спортсменов. Какая уж тут дружба... Впрочем, один-то друг у него был. Я имею в виду его жену, Асю Стасову, Анастасию Петровну. Когда я познакомился с нею, это была прелестная маленькая женщина, живая как ртуть, острая на язык и в высшей степени склонная к скоропалительным мнениям и опрометчивым суждениям. Поэтому обстановка у них в доме всегда была приближена к боевой и, одно удовольствие было наблюдать (со стороны) их постоянно вспыхивающие словесные баталии. Это было тем более удивительное зрелище, что в обычной, то есть в рабочей обстановке Тойво производил впечатление человека скорее медлительного и немногословного. Он был словно бы постоянно заторможен на какой-то важной, тщательно обдумываемой идее. Но не с Асей. С нею он был Демосфен, Цицерон, апостол Павел, он вещал, он строил Максимы, он, черт меня подери, даже иронизировал!.. Трудно даже представить себе, насколько разными были эти два человека: молчаливый и медлительный Тойво-Глумов-на-работе и оживленный, болтливый, философствующий, постоянно заблуждающийся и азартно свои заблуждения отстаивающий Тойво-Глумов-дома. Дома он даже ел со вкусом. Даже капризничал по поводу еды. Ася работала гастрономом-дегустаторам и готовила всегда сама. Так было принято в доме ее матери, так было принято в доме ее бабушки. Эта восхищавшая Тойво Глумова традиция уходила в семье Стасовых в глубину веков, в те невообразимые времена, когда еще не существовала молекулярная кулинария и обыкновенную котлету приходилось изготавливать посредством сложнейших и не очень аппетитных процедур... И еще у Тойво была мама. Каждый день, чем бы он ни был занят и где бы он ни был, он обязательно выбирал минутку, чтобы связаться с нею по видеоканалу и обменяться хотя бы несколькими словами. У них это называлось "контрольным звонком". Много лет назад я познакомился с Майей Тойвовной Глумовой, но обстоятельства нашего знакомства были настолько печальны, что впоследствии мы с нею никогда больше не встречались. Не по моей вине. И вообще ни по чьей вине. Короче говоря, она была обо мне крайне дурного мнения, и Тойво это знал. Он никогда не говорил о ней со мною. Но с нею говорил обо мне неоднократно -- я узнал об этом много позже... Эта раздвоенность, без сомнения, раздражала и угнетала его. Не думаю, чтобы Майя Тойвовна говорила ему обо мне дурно. И уже совершенно невероятно, чтобы она рассказала сыну страшную историю гибели Льва Абалкина. Скорее всего, когда Тойво заводил речь о своем непосредственном начальнике, она просто холодно уклонялась от этой темы. Но и этого с лихвой хватало. Ведь я для Тойво был не просто начальник. Ведь я, по сути дела, был единственным его единомышленником, единственным человеком во всем необъятном КОМКОНе-2, который с абсолютной серьезностью, безо всяких скидок, относился к проблеме, которая захватила его целиком. Кроме того он относился ко мне с огромным пиететом. Какникак, а его начальником был легендарный Мак Сим! Тойво еще на свете не было, а Мак Сим уже на Саракше подрывал лучевые башни и дрался с фашистами... Непревзойденный белый ферзь! Организатор операции "Вирус", после которой сам суперпрезидент дал ему провище Биг-баг! Тойво был еще школьником, а Биг-баг проник в островную империю, в самую столицу... Первый из землян, да и последний, кстати... Конечно, все это были подвиги прогрессора, но ведь сказано же: прогрессора может одолеть только прогрессор! А Тойво истово исповедовал эту простую идею. И потом вот еще что. Тойво представления не имел, как он станет деиствовать, когда наконец вмешательство странников в земные дела будет установлено и доказано с совершенной достоверностью. Никакие исторические аналоги из вековой деятельности земных прогрессоров здесь не годились. Для герцога Ируканского разоблаченный прогрессор-землянин был демоном или практикующимся чародеем. Для контрразведчика островной империи тот же прогрессор был ловким шпионом с материка. А что такое разоблаченный прогрессор-странник с точки зрения сотрудника КОМКОНа-2? Разоблаченный чародей подлежал сожжению; неплохо было также засадить его в каменный мешок и заставить изготавливать золото из собственного дерьма. Ловкий шпион с материка подлежал перевербовке или уничтожению. А как следовало поступить с разоблаченным странником? Тойво не знал ответов на эти и подобные им вопросы. И никто из его знакомых не знал ответов на эти вопросы. Большинство вообще считало эти вопросы некорректными. "Как быть, если на винт твоей моторки намотало бороду водяного? Распутывать? Беспощадно резать? Хватать водяного за щеки?" Со мной Тойво на эти темы не говорил. А не говорил потому, как мне кажется, что изначально убедил себя, будто бы Биг-баг, легендарный белый ферзь, хитроумный Мак Сим давным-давно уже все это продумал, проанализировал все возможные варианты, составил детальные разработки и утвердил их в высшем руководстве. Я его не разочаровывал. До поры до времени. Надо сказать, Тойво Глумов вообще был человеком предвзятых мнений. (Да и как могло быть иначе при его фанатизме?) Например, он никак не желал признавать связи между своей темой "Визит старой дамы" и давно разрабатывающейся у нас темой "Рип Ван Винкль". Случаи внезапных и совершенно необъяснимых исчезновений людей в семидесятых -- восьмидесятых годах и столь же внезапных и необъяснимых их возвращений были единственным моментом "Меморандума Бромберга", который Тойво решительно отказался рассматривать и вообще принять во внимание. "Здесь у него какая-то описка, -- утверждал он. -- Или мы неправильно его понимаем. Зачем это нужно странникам -- чтобы люди необъяснимо исчезали?" И это при том, что "Меморандум Бромберга" стал его катехезисом, программой его работы на всю жизнь вперед... Видимо, он не мог, не желал признать за странниками могущества почти сверхестественного. Такое признание обесценило бы его работу полностью. В самом деле, какой смысл выслеживать, искать, ловить существо, которое в любой момент способно рассыпаться в воздухе и собрать себя потом в любом другом месте?.. Но, при всей своей склонности к предвзятым суждениям, он никогда не пытался бороться против установленных фактов. Я помню, как он, совсем еще зеленый неофит, убедил меня подключится к расследованию трагедии на острове Матуку. Делом этим, естественно, занимался сектор "Океания", где ни о каких странниках и слышать не хотели. Но дело было уникальное, не имевшее никаких прецедентов в прошлом (надеюсь искренне, что и в будущем ничего подобного более не случится), и нас с Тойво приняли в него без возражений. На острове Матуку с незапамятных времен торчал старинный полуразвалившийся радиотелескоп. Кто его построил и зачем -- установить так и не удалось. Остров числился необитаемым, его посещали только случайные группы дельфинеров, да еще случайные парочки, искавшие жемчуг в прозрачных заливчиках на северном берегу. Однако, как скоро стало известно, там на протяжении нескольких последних лет постоянно жила сдвоенная семья голованов. (Нынешнее поколение уже стало забывать, кто такие голованы. Я напоминаю: это раса разумных киноидов с планеты Саракш, одно время находившаяся в очень тесном контакте с землянами. Эти большеголовые говорящие собаки охотно сопровождали нас по всему космосу и даже имели на нашей планете нечто вроде дипломатического представительства. Лет тридцать назад они ушли от нас и в контакты с людьми больше не вступали. ) На юге острова была округлая вулканическая бухта. Она была неописуемо грязна, берега ее обросли какой-то мерзкой пеной. Похоже, вся эта дрянь имела органическое происхождение, потому что привлекала к себе неисчислимые стаи морских птиц. Впрочем, в остальном воды бухты были безжизненны. Там даже водоросли размножались неохотно. И на этом острове происходили убийства. Одни люди убивали других, и это было до такой степени страшно, что в течении нескольких месяцев ни у кого рука не поднималась сообщить об этих событиях средствам массовой информации. Довольно скоро выяснилось, что виною, а точнее -- причиной, всему был исполинский силурийский моллюск, чудовищное первобытное головоногое, некоторое время назад поселившееся на дне вулканической бухты. Должно быть, его закинуло туда тайфуном. Биополе этого монстра, время от времени всплывающего на поверхность, оказывало угнетающее действие на психику высших животных. В частности, у человека оно вызывало катастрофическое снижение уровня мотивации, в этом биополе человек становился асоциален, он мог убить приятеля, случайно уронившего в воду его рубашку. И убивал. Так вот Тойво Глумов вбил себе в голову, будто этот моллюск и есть предсказанный Бромбергом индивид монокосма в процессе сотворения. Надо признаться, что вначале, когда фактов не было еще совсем, рассуждения его выглядели довольно убедительно (если вообще можно говорить об убедительности логики, построенной на фантастической предпосылке). И надо было видеть, как шаг за шагом отступал он под давлением все новых данных, которые ежедневно добывали потрясенные специалисты по головоногим и палеонтологи... Добил его один студент-биолог, раскопавший в Токио японский манускрипт тринадцатого века, где приводилось описание этого или такого же чудовища (цитирую по своему дневнику): "В восточных морях видят катапуморидако пурпурного цвета с множеством длинных тонких рук, высовывается из круглой раковины размером в тридцать футов с остриями и гребнями, глаза как бы гнилые, весь оброс полипами. Когда всплывает, лежит на воде плоско наподобие острова, распространяя зловоние и испражняясь белым, чтобы приманить рыб и птиц. Когда они собираются, хватает их руками без разбора и питается ими. В лунные ночи лежит, колыхаясь на волнах, и размышляет о пучине вод, откуда извергнут. Размышления эти столь мрачны, что ужасают людей, и они уподобляются тиграм". Помню, как прочитавши это, Тойво несколько минут молчал в глубокой задумчивости, а затем вздохнул -- как мне показалось, с облегчением -- и сказал: "Да. Это не то. И хорошо, потому что слишком уж мерзко". По его представлениям монокосм должен быть существом вполне отвратительным, но все же не до такой степени. Монокосм в обличье силурийского спрута не влезал в его представления. (Точно так же, к слову, как не влезал этот моллюск ни в какие представления специалистов -- со своим ядоносным биополем, со своим раздвижным панцирем и со своим личным возрастом, превышающим четыреста миллионов лет.) Таким образом, первое серьезное дело, за которое взялся тойво Глумов, закончилось ничем. Таких пустышек в дальнейшем было у него немало, и вот в середине 98-го года он попросил у меня разрешения взяться за разработку материалов по массовым фобиям. Я разрешил. Документ 3 Рапорт-доклад N 011/99 КОМКОН-2 Урал-Север Дата: 20 марта 99 года Автор: Т. Глумов, инспектор. Тема 009: "Визит старой дамы" Содержание: космофобия, "Синдром пингвина". Анализируя случаи возникновения космических фобий за последние сто лет, я пришел к заключению, что в рамках темы 009 для нас могут представлять интерес материалы по так называемому "Синдрому пингвина". Источники: А. Мебиус, доклад на ХIV конференции космопсихологов, Рига, 84. А. Мебиус. "Синдром пингвина", ПКП ("Проблемы космической психологии"), 42, 84. А. Мебиус. "Снова о природе "Синдрома пингвина", ПКП, 44, 85. Справка: Мебиус Асмодей-Матвей, доктор медицины, чл.-корр. АМН Европы, директор филиала Всемирного института космической психопатологии (Вена). Род. 26.04.36, Инсбрук. Образование: факультет психопатологии, Сорбонна; второй институт космической медицины, Москва; высшие курсы бесприборной акванавтики, Гонолулу. Основные области научных интересов: внепроизводственные космо- и аквафобии. С 81 по 91 -- заместитель председателя Главной медицинской комиссии Управления космофлота. Ныне общепризнанный основатель и глава школы так называемой "Полиморфной космопсихопатологии". 7 октября 84 года на конференции космопсихологов в Риге доктор Асмодей Мебиус сделал сообщение о новом виде космофобии, который он назвал "Синдромом пингвина". Фобия эта представляла собой неопасное психическое отклонение, выражающееся в навязчивых кошмарах, поражающих больного во время сна. Стоит больному задремать, как он обнаруживает себя висящим в безвоздушном пространстве, абсолютно беспомощным и бессильным, одиноким и всеми забытым, отданным на волю бездушных и неодолимых сил. Он физически ощущает мучительное удушье, чувствует, как тело его прожигают насквозь разрушительные жесткие излучения, как истончаются и тают его кости, как закипает и начинает испарятся мозг, неслыханное, невероятное по интенсивности отчаяние охватывает его, и он просыпается. Доктор Мебиус не счел эту болезнь опасной потому, во-первых, что она не сопровождалась какими бы то ни было уязвлениями психики и сомы, а во-вторых, успешно поддавалась амбулаторной психотерапии. "Синдром пингвина" привлек внимание доктора Мебиуса прежде всего потому, что являлся совершенно новым явлением, не описанным ранее никем и никогда. Удивительно было, что болезнь эта поражает людей без различия пола, возраста и профессии, не менее удивительным было и то, что не усматривалось никакой связи синдрома с ген-индексом заболевшего. Заинтересовавшись этиологией явления, доктор Мебиус подверг собранный материал (около тысячи двухсот случаев) многофакторному анализу по восемнадцати параметрам и с удовлетворением обнаружил, что в 78 процентах случаев синдром возникал у людей, совершавших дальние космические перелеты на коробках типа "призрак-17-пингвин". "Я ожидал чего-либо подобного, -- объявил доктор Мебиус. -- На моей памяти это не первый случай, когда конструкторы предлагают нам недостаточно апробированную технику. Именно поэтому я назвал открытый мною синдром названием типа корабля, и пусть это послужит назиданием". На основании доклада доктора Мебиуса конференция в Риге вынесла решение временно запретить к эксплуатации корабли типа "призрак-17-пингвин" впредь до полного устранения конструктивных недостатков, вызывающих фобию. 1. Я установил, что тип "призрак-17-пингвин" Был подвергнут самому тщательному обследованию, в ходе которого никаких скольконибудь существенных конструкторских просчетов обнаружено не было, так что непосредственная причина возникновения "синдрома пингвина" так и осталась сокрытой мглой и туманом. (Впрочем, желая свести риск к нулю, управление космофлота сняло "пингвины" с пассажирских линий и переоборудовало их под автопилоты.) Случаи "синдрома пингвина" резко пошли на убыль, и, насколько мне теперь известно, последний был зарегистрирован 13 лет назад. Однако я не был удовлетворен. Меня беспокоили те 22 процента обследованных, отношение которых к кораблям типа "призрак-17-пингвин" оставалось неясным. Из этих 22 процентов, по данным доктора Мебиуса, 7 процентов заведомо не имели никакого дела с "пингвинами", а остальные 15 не могли сказать по этому поводу ничего путного: он либо не помнили, либо никогда не интересовались типами кораблей, на которых ходили в космос. Конечно, статистическая значимость гипотезы о причастности "пингвинов" к возникновению фобий не вызывает никаких сомнений. Однако же 22 процента -- это немало. И я вновь подверг материалы Мебиуса многофакторному анализу по двадцати дополнительным параметрам, причем параметры эти я выбирал, признаюсь, уже в значительной степени случайно, не имея в запасе никакой, даже самой сомнительной гипотезы. Например, у меня были такие параметры: даты стартов с точностью до месяца; место рождения с точностью до региона; хобби с точностью до класса... и так далее. Дело, однако, оказалось совершенно простым, и только извечная убежденность человечества в изотропности Вселенной помешала доктору Мебиусу обнаружить то, что удалось нащупать мне. Выяснилось же следующее: "синдром пингвина" поражал людей, совершавших космические перелеты по маршрутам на Саулу, на Редут и на Кассандру, иначе говоря, через подпространственный сектор входа 41/02. "Призрак-17-пингвин" был ни в чем не виноват. Просто подавляющее большинство этих кораблей в те времена (начало 80-х годов) прямо со стапелей направлялось на маршруты Земля -- Кассандра -- Зефир и Земля -- Редут -- ЕН2105. 80 процентов кораблей на этих маршрутах были тогда "пингвинами". Так объясняются 78 процентов доктора Мебиуса. Что же касается остальных 22 процентов заболевших, то 20 из них летали по этим маршрутам на кораблях других типов, и оставались только 2 процента, которые не летали никуда и никогда, но это уже не играло принципиальной роли. 2. Данные доктора Мебиуса, безусловно неполны. Воспользовавшись анамнезами, им собранными, а также данными архивов управления космофлота, мне удалось установить, что за рассматриваемый период по рассматриваемым маршрутам переместилось в обе стороны 4512 человек, из которых 183 человека (главным образом члены экипажей) совершали полные рейсы неоднократно. Более двух третей членов реферируемой группы в поле зрения доктора Мебиуса не попали. Напрашивается вывод, что они либо оказались имунными к "синдрому пингвина", либо по каким-то причинам не сочли необходимым обращаться к врачам. В связи с этим мне представилось крайне важным установить: -- были ли среди членов реферируемой группы лица, оказавшиеся иммунными к синдрому; -- если таковые были, то нельзя ли установить причины иммунности или хотя бы биосоциопсихологические параметры, по которым эти лица отличаются от пострадавших. С этими вопросами я обратился прямо к самому доктору Мебиусу. Он ответил мне, что эта проблема его никогда не интересовала, но интуитивно он склонен полагать, что существование такого рода биосоциопсихологических параметров представляется ему крайне маловероятным. В ответ на мою просьбу он согласился поручить исследование этой проблемы одной из своих лабораторий, предупредив, что результатов следует ожидать не ранее, чем через два-три месяца. Чтобы не терять времени, я обратился к архивам медцентра управления космофлота и попытался проанализировать данные по всем 124 пилотам, совершавшим регулярные полные рейсы по рассматриваемым маршрутам за рассматриваемый период времени. Элементарный анализ показал, что, по крайней мере для пилотов, вероятность подвергнуться поражению "синдромом пингвина" составляет примерно 1/3 и не зависит от числа рейсов, проделанных ими через "опасный" сектор. Таким образом, представляется весьма вероятным, что а) две трети людей иммунны к поражению "синдромом пингвина" и б) человек, лишенный иммунитета, поражается синдромом с вероятностью, близкой к единице. Именно поэтому вопрос об отличии иммунного человека от неиммунного представляет особый интерес. 3. Считаю необходимым привести полностью примечание доктора Мебиуса к его статье "Снова о природе "синдрома пингвина". Доктор Мебиус пишет: "Любопытное сообщение я получил от коллеги Кривоклыкова (крымский филиал второго ИКМ). После опубликования моего доклада в Риге он написал мне, что вот уже на протяжении многих месяцев видит сны, по сюжету необычайно похожие на кошмары страдающих "синдромом пингвина", -- он ощущает себя висящим в безвоздушном пространстве, вдали от планет и звезд, он не чувствует своего тела, но видит его, равно как и многочисленные космические объекты, реальные и фантастические. Но в отличие от страдающих "синдромом пингвина" он не испытывает при этом никаких отрицательных эмоций. Напротив, происходящее кажется ему интересным и приятным. Ему представляется, будто он самостоятельное небесное тело, движущееся по избранной им траектории. Само движение доставляет ему удовольствие, ибо движется он к некоей цели, обещающей много интересного. Сам вид звездных скоплений, мерцающих в бездне, вызывает у него ощущения неизъяснимого восторга и прочее. Мне пришло было в голову, что в лице коллеги Кривоклыкова я имею случай некоей инверсии "синдрома пингвина", каковая представила бы большой теоретический интерес в свете изложенных мною в статье соображений. Однако я был разочарован: оказалось, что коллега Кривоклыков никогда в жизни не летал на звездолетах типа "призрак-17-пингвин". Впрочем, я не оставляю надежды на то что инверсия "синдрома пингвина" реально существует как психическое явление, и я буду благодарен любому врачу, который соблаговолит сообщить мне новые данные по этому поводу". Справка: Кривоклыков Иван Георгиевич, сменный врач-психи- атр базы "Лембой" (ЕН 2105), в рассматриваемый период неоднократно проходил по маршруту Земля -- Редут -- ЕН 2105 на звездолетах разных типов. Сог- ласно данным БВИ в настоящее время находится на базе "Лембой". В ходе личной беседы с доктором Мебиусом я выяснил, что за последние годы он обнаружил "положительную" инверсию "синдрома пингвина" еще у двух человек. Имена их он назвать отказался по соображениям врачебной этики. Я не берусь комментировать явление инверсии "синдрома пингвина" сколько-нибудь подробно, однако мне кажется очевидным, что носителей такой инверсии должно быть заметно больше, чем это извесно сейчас. Т. Глумов (конец документа 3) Документ 3 я привел здесь не только потому, что это был один из наиболее обещающих рапортов, представленных Тойво Глумовым. Читая и перечитывая его, я почувствовал, что мы, кажется, впервые напали на настоящий след, хотя тогда мне и в голову не приходило, что с него начнется та цепочка событий, которая сыграет решающую роль в моем приобщении к большому откровению. 21 марта я прочитал доклад Тойво относительно "синдрома пингвина". 25 марта колдун устроил свою демонстрацию в институте Чудаков (узнал я об этом лишь несколько дней спустя). А 27 марта Тойво представил мне рапорт-доклад относительно фукамифобии. Документ 4 Рапорт-доклад N 013/99 КОМКОН-2 Урал -- Север Дата: 26 марта 99 года. Автор: Т. Глумов, инспектор. Тема: "Визит старой дамы" Содержание: фукамифобия, история поправки к "Закону об обязательной биоблокаде". Анализируя случаи возникновения массовых фобий за последние сто лет, я пришел к выводу, что в рамках темы 009 для нас могут представлять интерес события, которые предшествовали принятию 2.02.85 года Всемирным советом известной поправки к "Закону о биоблокаде". Надлежит принять во внимание: 1. Биоблокада, она же токийская процедура, систематически применяется на Земле и на периферии около ста пятидесяти лет. Биоблокада -- термин непрофессиональный, принятый главным образом у журналистов. Специалисты-медики называют эту процедуру фукамизацией в честь сестер Натальи и Хосико Фуками, впервые теоретически обосновавших и применивших ее на практике. Целью фукамизации является повышение естественного уровня приспособляемости человеческого организма к внешним условиям (биоадаптация). В классической своей форме процедура фукамизации применяется исключительно к младенцам, начиная с последнего периода внутриутробного развития. Насколько мне удалось установить и понять, процедура эта состоит из двух этапов. Введение сыворотки унблаф (культура "бактерии жизни") на несколько порядков увеличивает сопротивляемость организма ко всем известным инфекциям, вирусным, бактериальным и споровым, а также ко всем органическим ядам (это и есть собственно биоблокада). Растормаживание гипоталамуса микроволновыми излучениями многократно повышает способность организма адаптироваться к таким физическим агентам внешней среды, как жесткая радиация, неблагоприятный газовый состав атмосферы, высокая температура. Кроме того, многократно повышается способность организма к регенерации поврежденных внутренних органов, увеличивается диапазон спектра, воспринимаемого сетчаткой, повышается способность к психотерапии и т. д. 2. Процедура фукамизации применялась до 85 года в обязательном порядке согласно "Закону об обязательной биоблокаде". В 82 году на рассмотрение Всемирного совета был внесен проект поправки, предусматривающий отмену обязательности фукамизации для младенцев, появляющихся на Земле. Поправка предусматривала замену процедуры фукамизации так называемой "прививкой зрелости", предназначенной для лиц, достигших шестнадцатилетнего возраста. В 85 году Всемирный совет (большинством всего в двенадцать голосов) принял поправку к "Закону об обязательной биоблокаде". Согласно этой поправке обязательная фукамизация отменялась, применение ее оставлялось полностью на усмотрение родителей. Лица, не прошедшие фукамизацию в младенческом возрасте, получили право отказаться впоследствии и от "прививки зрелости", однако в этом случае они теряли возможность работать в профессиональных областях, связанных с большими физическими и психическими нагрузками. По данным БВИ к настоящему моменту на Земле живет около миллиона подростков, не прошедших фукамизацию, и около двадцати тысяч лиц, отказавшихся от "прививки зрелости". По существу событий, которые привели в феврале 85 года к принятию поправки к "Закону о блокаде", мною установлено следующее. 1. За полтораста лет глобальной практики фукамизации не известно ни единого случая, чтобы эта процедура причинила фукамизированному хоть какой-нибудь вред. Неудивительно поэтому, что случаи отказа матерей от фукамизации были до весны 81 года чрезвычайно редки. Подавляющее большинство врачей, с которыми я консультировался, до указанного времени о таких случаях не слышали никогда. Выступления же против фукамизации, носящии теоретический и пропагандистский характер, имели место неоднократно. Вот наиболее характерные публикации нашего века: Дебуке Ш., "Построить человека? ", Лион, 32. Посмертное издание последней книги крупного (ныне забытого) антиевгениста. Вторая часть книги целиком посвящена критике фукамизации как "беззастенчиво-вкрадчивого вторжения в естественное состояние человеческого организма". Подчеркивается необратимый характер изменений, вызываемых фукамизацией ("... никогда и никому еще не удавалось вновь затормозить расторможенный гипоталамус..."), но главный упор делается на то обстоятельство, что эта типично евгеническая процедура, освещенная авторитетом мирового закона, вот уже на протяжении многих лет служит дурным и соблазнительным прецендентом для новых евгенических экспериментов. Пумивур К., "Ридер: права и обязанности". Бангкок, 15. Автор, вице-президент Всемирной ассоциации ридеров, -- сторонник и пропагандист максимально активного участия ридеров в деятельности человечества. Выступает против фукамизации, основываясь на данных личной статистики. Утверждает, что фукамизация якобы неблагоприятна для возникновения у человека ридер-потенции, и хотя относительная численность ридеров за эпоху фукамизации не уменьшилась, однако за это время не появилось ни одного ридера, по мощи сравнимого с теми, что действовали в конце ХХI и в начале ХХII века. Призывает к отмене обязательности фукамизации -- вначале хотя бы для детей и внуков ридеров. (Все материалы книги безнадежно устарели: в тридцатых годах появилась блистательная плеяда ридеров невероятной мощи -- Александр Солемба, Петер Дзомны и другие.) Август Ксесис, "Камень преткновения". Афины, 37. Известный теоретик и проповедник неофилизма посвятил свою брошюру резкой критике фукамизации, впрочем, критике скорее поэтической, нежели рациональной. В рамках представлений неофилизма как своеобразной вульгаризации теории Яковица, Вселенная есть вместилище ноокосмоса, в который вливается после смерти ментально -эмоциональный код человеческой личности. Судя по всему, Ксесис абсолютно ничего не понимает в фукамизации, представляет ее себе чем-то вроде аппендэктомии и страстно призывает отказаться от столь грубой процедуры, калечащей ментально-эмоциональный код. (По данным БВИ после принятия поправки ни один из членов конгре- гации неофилистов не согласился на фукамизацию своих детей.) Тосивилл Дж., "Человек дерзкий". Бирмингем, 51. Эта монография представляет собой достаточно типичный образец целой библиотеки книг и брошюр, посвященных пропаганде свертывания технологического прогресса. Для всех книг такого рода характерна апологетика застывших цивилизаций типа тагорской или биоцивилизации Леониды. Технологический прогресс Земли объявляется сыгравшим свою роль. Экспансия человечества в космос изображается как своего рода социальное мотовство, обещающее в перспективе жесточайшее разочарование. Человек разумный превращается в человека дерзкого, который в погоне за количеством рациональной и эмоциональной информации теряет в качестве ее. (Подразумевается, что информация о психокосме обладает неизмеримо более высоким качеством, нежели информация о внешнем космосе в самом широком смысле слова.) Фукамизация оказывает человечеству дурную услугу именно потому, что способствует перерождению человека разумного в человека дерзкого, расширяя и фактически стимулируя его экспансионистские потенции. Предлагается на первом этапе отказаться хотя бы от растормаживания гипоталамуса. Оксовью К., "Движение по вертикали". Калькутта, 61. К. Оксовью -- псевдоним ученого или группы ученых, сформулировавших и пустивших в обращение небезызвестную идею так называемого вертикального прогресса человека. Раскрыть псевдоним мне не удалось. Имею основание полагать, что К. Оксовью -- это либо председатель КОМКОНа-1 г. Комов, либо кто-нибудь из его единомышленников в Академии социального прогнозирования. Данное издание является первой монографией "вертикалистов". Шестая глава посвящена подробному рассмотрению всех аспектов фукамизации -- биологических, социальных и этических -- с точки зрения установок вертикального прогресса. Основная опасность фукамизации усматривается в возможности неконтролируемого влияния ее на генотип. В подтверждение этой идеи впрвые, насколько мне удалось выяснить, приводятся данные о многочисленных случаях передачи по наследству свойств фукамизированного организма. Объясняются более ста случаев, когда механизм плода еще в утробе матери начинал вырабатывать антитела, характерные для воздействия сыворотки унблаф, и более двухсот случаев, когда новорожденные обладали врожденно растормороженным гипоталамусом. Более того, зарегистрировано более тридцати случаев, передачи такого рода свойств уже в третье поколение. Подчеркивается, что хотя такого рода явления и не представляют непосредственной опасности для подавляющего большинства людей, они являются красноречивой иллюстрацией того факта, что фукамизация далеко не так хорошо исследована, как утверждают ее адепты. Нельзя не отметить, что материал подобран с необычайной тщательностью и подан весьма эффектно. Например: несколько впечатляющех абзацев посвящены так называемым г-аллергикам, которым расторможение гипоталамуса противопоказано. Г-аллергия есть чрезвычайно редкое состояние организма, легко обнаруживаемое у плода еще в материнской утробе и поэтому никакой опасности не представляющее -- такого младенца просто не подвергают второму этапу фукамизации. Если же расторможенный гипоталамус будет передан г-аллегрику по наследству, медицина окажется бессильной -- на свет появится неизлечимо больной человек. К. Оксовью удалось обнаружить один такой случай, и он не жалеет красок для его описания. Еще более апокалиптическую картину рисует автор, изображая мир будущего, в котором человечество под воздействием фукамизации раскалывается на два генотипа. Эта монография издавалась неоднократно и сыграла, по-видимому, не последнюю роль в обсуждении поправки. Любопытно, однако же, отметить, что последнее издание этой книги (Лос-Анжелес, 99) не содержит ни слова о фукамизации: надо понимать, автор полностью удовлетворен поправкой, и судьба 99, 9... процента человечества, продолжающих подвергать своих детей фукамизации, его не интересует. Примечание: заключая этот раздел, считаю необходимым подчеркнуть, что подбор и аннотирование материалов для него я осуществлял по принципу их нетривиальности, с моей личной точки зрения. Заранее приношу свои извине- ния, если невысокий уровень моей эрудиции вызовет неу- довольствие. 2. По-видимому, первый отказ от фукамизации, открывший целую эпидемию отказов, зарегистритован в родильном покое поселка Ксава (Экваториальная Африка). 17.04.81 года все три роженицы, поступившие в покой на протяжении суток, независимо друг от друга, в разной форме, но совершенно категорически запретили производить им процедуру фукамизации. Роженица А (первые роды) мотивировала отказ желанием мужа, недавно погибшего в результате несчастного случая. Роженица Б (первые роды) мотивировать отказ даже не пыталась, малейшие попытки разубедить ее вызывали у нее истерическое состояние. "Не хочу, и все!" -- повторяла она. Роженица В (третьи роды, протестовала впервые) была очень рассудительна, спокойна и мотивировала отказ нежеланием решать судьбу ребенка без его ведома и согласия. "Вырастет, пусть сам решает", -- объявила она. (Я привожу здесь эти мотивации потому, что они совершенно типичны. С легкими вариациями "отказчицы" прибегали к ним в 95 процентах случаев. В литературе принята следующая классификация. Отказ типа А: вполне рациональная, но в принципе непроверяемая мотивировка, 25 процентов. Отказ типа Б: фобия в чистом виде, истерическое, иррациональное поведение, 65 процентов. Отказ типа В: этические соображения, 10 процентов. 18 апреля в той же больнице произошло еще два отказа, и новые отказы были зарегистрированы в других родильных покоях региона. В конце месяца случаи отказов насчитывались уже сотнями и были зарегистрированы во всех регионах земного шара, а 5 мая пришло первое сообщение о случае отказа вне Земли (Марс, Большой Сырт). Эпидемия отказов, то вспыхивая, то угасая, продолжалась вплоть до 85 года, так что на момент принятия поправки общее число "отказчиц" составило около 50 тысяч (0,01 процента всех рожениц). Закономерности эпидемии феноменологически исследованы очень хорошо и с высокой степенью достоверности, однако сколь-нибудь убедительного обьяснения они так и не получили. Например, было отмечено, что эпидемия имела как бы два географических центра распространения: один в Экваториальной Африке, второй в северо-восточной Сибири. Напрашивается аналогия с вероятными центрами распространения человечества, но аналогия эта, разумеется, ничего не обьясняет. Второй пример. Отказы были всегда индивидуальны, однако в пределах каждого родильного покоя каждый отказ как бы порождал следующий. Отсюда термин "цепь отказов из N звеньев". Число N могло быть весьма велико: в родильном покое Говекайской гинеклиники "цепь отказов" началась 11.09.83 года и тянулась до 21.09, вовлекая всех рожениц, последовательно поступавших в покой, так что общая длина цепи составила 19 рожениц. В некоторых больницах эпидемии отказов возникали и затухали неоднократно. Скажем, в бернском Дворце Младенца эпидемия повторилась двенадцать раз. При всем при том в подавляющем большинстве родильных покоев Земли об эпидемии отказов и не слыхивали. Точно так же ничего не слыхивали об отказах и в большинстве внеземных поселений. Однако в тех местах, где эпидемии возникали (Большой Сырт, база Саула, Курорт), они развивались по законам, типичным для Земли. 3. Причинам возникновения фукамифобии посвящена большая литература. Я ознакомился с наиболее солидными работами, которые порекомендовал мне профессор Деруойд из Лхасского психологического центра. Я недостаточно подготовлен для того, чтобы сделать компетентный обзор работ, но у меня сложилось впечатление, что сколько -нибудь общепринятой теории фукамифобии не существует. Поэтому я ограничусь здесь тем, что дословно приведу фрагмент моей беседы с профессором Деруойдом. Вопрос: считаете ли вы возможным возникновение фобии у здорового и благополучного человека? Ответ: строго говоря, это невозможно. Фобия у здорового человека возникает как следствие чрезмерного физического или психического перенапряжения. Вряд ли такого человека можно назвать благополучным. Другое дело, что человек, особенно в наше бурное время, не всегда отдает себе отчет в том, что он надорвался... Субъективно он может считать себя вполне благополучным и даже довольным, и возникновение фобии у него, с точки зрения дилетанта, может выглядеть явлением необъяснимым... Вопрос: и применительно к фукамифобии? Ответ: вы знаете, с определенной точки зрения беременность и сегодня еще остается таинством... Достаточно сказать, что мы только совсем недавно поняли, что психика беременной женщины есть психика бинарная, результат дьявольски сложного взаимодействия вполне сформировавшейся психики взрослого человека с антенатальной психикой плода, о законах которой мы сегодня практически ничего не знаем... А если добавить сюда неизбежные физические стрессы, неизбежные невротическин явления... Все это, вообще говоря, образует благоприятную почву для фобий. Однако делать из этого вывод, будто с помощью такого рода рассуждений мы хоть чтото объяснили в этой поразительной истории... это было бы крайне опрометчиво и несерьезно. Вопрос: существует ли какое-нибудь отличие у "отказчиц" по сравнению с обычными роженицами? Физиологические, психические... Такого рода исследования проводились? Ответ: во множестве. Но ничего конкретного установить не удалось. Лично я всегда считал и сейчас считаю, что фукамифобия -- это фобия универсальная, как, например, фобия к нуль-транспортировке. Только нуль-т-фобия есть очень распространенное явление, страх перед первым нуль-т-переходом испытывает почти каждый человек, независимо от пола и профессии, потом этот страх проходит бесследно... А фукамифобия -- явление, к счастью, чрезвычайно редкое. Я говорю "к счастью" потому, что излечивать фукамифобию мы так и не научились. Вопрос: правильно ли я вас понял, профессор, что неизвестна ни одна конкретная причина, вызывающая фукамифобию? Ответ: достоверно -- нет. Разнообразных же гипотез предлагалось множество, десятки. Вопрос: например? Ответ: например -- пропаганда противников фукамизации. На впечатлительную натуру, да еще в состоянии беременности, такая пропаганда могла оказать определенное влияние. Или, скажем, гипертрофия материнского инстинкта, инстинктивная потребность оградить свое дитя от любых внешних воздействий, хотя бы и полезных... Вы собираетесь возразить? Не надо. Я с вами совершенно согласен. Все эти гипотезы в лучшем случае объясняют только очень узкий круг фактов. Никто не смог объяснить ни явление "цепи отказов", ни географических особенностей явления... И уж совсем никто не понимает, почему все это началось именно весной 81 года, причем не только на Земле, но и далеко от Земли... Вопрос: а почему это кончилось в 85 году -- это объяснить можно? Ответ: представьте себе, да. Представьте себе, сам факт принятия поправки вполне мог сыграть решающую роль в прекращении эпидемии. Разумеется, и здесь остается много неясного, но это уже частности. Вопрос: как вы считаете, не могла ли эпидемия возникнуть в результате каких-то неосторожных экспериментов? Ответ: теоретически это возможно. Но мы в свое время проверили эту гипотезу. Никаких экспериментов, способных вызвать массовые фобии, на Земле не проводится. Кроме того, не забывайте, что одновременно фукамифобия возникла и вне Земли... Вопрос: а какого рода эксперименты могли бы вызвать фобии? Ответ: вероятно, я выразился не совсем точно. Я могу назвать вам целый ряд, так сказать, технических приемов, с помощью которых у вас, здорового человека, можно было бы вызвать какую-нибудь фобию. Обратите внимание: именно какую-нибудь. Например, я стану облучать вас в определенном режиме нейтринным концентратом, и у вас возникнет фобия. Но что это будет за фобия? Страх пустоты? Страх высоты? Страх страха? Я не могу сказать этого заранее. А о том, чтобы вызвать у человека такую специфическую фобию, как фукамифобия, страх фукамизации... Нет, об этом не может быть и речи. Разве что в сочетании с гипнозом? Но как реализовать такое сочетание практически?... Нет-нет, это несерьезно. 4. При всей своей географической (и космографической) распространенности случаи фукамифобии оставались все-таки явлением чрезвычайно редким в медицинской практике, и сами по себе они вряд ли привели бы к каким-либо изменениям в законодательстве. Однако эпидемия фукамифобии очень быстро из проблемы медицинской превратилось в событие, носящее социальный характер. Август 81. Первые зарегистрированные протесты отцов, пока еще носящие частный характер (жалобы в местные и региональные медицинские управления, отдельные обращения в местные советы). Октябрь 81. Первая коллективная петиция 129 отцов и двух врачей акушеров в комиссию по охране материнства и младенчества при Всемирном совете. Декабрь 81. На ХVII Всемирном конгрессе ассоциации акушеров впервые выступает против обязательной фукамизации группа врачей и психологов. Январь 82. Создается инициативная группа вэпи (названная по инициалам учредителей), объединяющая врачей, психологов, социологов, филологов и юристов. Именно группа ВЭПИ начала и довела до конца борьбу за принятие поправки. Февраль 82. Первый митинг противников фукамизации перед зданием Всемирного совета. Июнь 82. Формальное образование оппозиции к "закону" в составе комиссии по охране материнства и младенчества. Дальнейшая хронология событий, на мой взгляд, особенного интереса не представляет. Время (три с половиной года), потребовавшееся Всемирному совету для всестороннего изучения и принятия поправки является достаточно типичным. Зато нетипичным представляется мне соотношение между численностью массовых сторонников поправки и численностью профессионального корпуса. Обычно массовые сторонники нового закона -- это как минимум десяток миллионов человек, профессиональный же корпус, квалифицированно представляющий их интересы (юристы, социологи, специалисты по данному воросу) -- это всего несколько десятков человек. В нашем же случае массовый сторонник поправки ("отказчицы", их мужья и родственники, друзья, сочувствующие, лица, примкнувшие к движению по религиозным или филосовским соображениям) никогда не был по-настоящему массовым. Общая численность сторонников движения не превышала полумиллиона. Что же касается профессионального корпуса, то одна только группа ВЭПИ к моменту принятия поправки включала в себя 536 специалистов. 5. После принятия поправки отказы не прекратились, хотя число их заметно уменьшилось. Самое же главное -- на протяжении 85 года изменился сам характер эпидемии. Собственно, это явление уже нельзя называть эпидемией. Какие бы то ни было закономерности ("цепочки отказов", географические концентрации) исчезли. Теперь отказы носят совершенно случайный, единичный характер, причем мотивировки типа А и Б вообще не встречаются, а превалируют ссылки на поправку. Видимо, поэтому нынешние врачи вообще не рассматривают отказы от фукамизации как проявление фукамифобии. Замечательно, что многие женщины в свое время категорически отказывавшиеся от фукамизации и принимавшие активное участие в движении за поправку, ныне совершенно потеряли интерес к этому вопросу и при родах даже не пользуются правом ссылаться на поправку. Из женщин, отказавшихся от фукамизации в период 81-85 годов, при следующих родах отказались едва 12 процентов. Третий отказ от фукамизации -- это и вообще большая редкость: за 15 лет зарегистрировано всего несколько случаев. 6. Считаю необходимым особенно подчеркнуть два обстоятельства. а. Почти полное исчезновение фукамифобии после принятия поправки обычно объясняется хорошо известными психосоциальными факторами. Современный человек приемлет только те ограничения и обязательства, которые вытекают из морально-этических установок общества. Любое ограничение или обязательство иного рода воспринимается им с ощущением (неосознанной) неприязни и (инстинктивного) внутреннего протеста. И естественно, что, добившись добровольности в вопросе о фукамизации, человек утрачивает основание для неприязни и начинает относится к фукамизации нейтрально, как к любой обычной медицинской процедуре. Полностью принимая и понимая эти соображения, я тем не менее подчеркиваю и возможность иной интерпретации -- представляющей интерес в рамках темы 009. А именно: вся изложенная история возникновения и исчезновения фукамифобии прекрасно истолковывается как результат целенаправленного, хорошо расчитанного воздействия некоей разумной воли. б. Эпидемия фукамифобии хорошо совпадает по времени с появлением "синдрома пингвина". (См. мой рапорт-доклад N 011\99). Сапиенти Сат. Т. Глумов (Конец документа 4) Сейчас я могу с полной определенностью утверждать, что именно этот рапорт-доклад Тойво Глумова произвел в моем сознании ту подвижку, которая и привела меня в конце концов к большому откровению. Причем, как это ни забавно звучит сейчас, сдвиг этот начался с того непроизвольного раздражения, которое вызвали у меня грубые и недвусмысленные намеки Тойво на якобы зловещую роль "вертикалистов" в истории поправки. В оригинале рапорта этот абзац украшен мною жирными отчеркиваниями; я прекрасно помню, что собирался тогда устроить Тойво взбучку за неумеренное фантазирование. Но тут до меня дошли сведения о визите Колдуна в институт Чудаков, меня наконец осенило и мне стало не до взбучек. Я оказался в жесточайшем кризисе, потому что мне не с кем было поговорить. Во-первых, у меня не было никаких предложений. А во-вторых, я не знал, с кем мне теперь можно поговорить, а с кем уже нельзя. Много позже я спрашивал своих ребят: не показалось ли им что-нибудь странным в моем поведении в те жуткие (для меня) апрельские дни 99 года. Сандро тогда был погружен в тему "Рип Ван Винкль" и сам пребывал в состоянии ошеломления, а потому ничего не заметил. Гриша Серосовин утверждал, будто я тогда был особенно склонен отмалчиваться и на все инициативы с его стороны отвечал загадочной улыбкой. А Кикин есть Кикин: ему уже было тогда "все ясно". Тойво же Глумова мое тогдашнее поведение, безусловно бесило. Однако, я и в самом деле не знал, что мне делать! Одного за другим я гнал своих сотрудников в институт Чудаков и каждый раз ждал, что из этого получится, и ничего не получалось, и я гнал следующего и снова ждал. В это время Горбовский умирал у себя в Краславе. В это время Атос-Сидоров готовился снова лечь в больницу, и не было уверенности, что он вернется. В это время Даня Логовенко впервые после многолетнего перерыва напросился ко мне на чашку чая и целый вечер занимался воспоминаниями, болтая сущие пустяки. В это время я еще ничего не решил. И тут разразились события в малой пеше. В ночь с 5 на 6 мая меня подняла с постели аварийная служба. В Малой Пеше (на реке Пеше, впадающей в Чешскую губу Баренцева моря) появились какие-то чудовища, вызвавшие взрыв паники среди населения. Аварийная группа направлена, расследование проводится. Согласно существующему порядку я обязан был отправить на место происшествия кого-нибудь из своих инспекторов. Я послал Тойво. К сожалению рапорт-доклад инспектора Глумова о событиях и о его действиях в Малой Пеше утрачен. Во всяком случае, мне не удалось его обнаружить. Между тем мне очень хотелось бы показать по возможности подробно, как Тойво проводил это расследование, и потому придется мне прибегнуть к реконструкции событий, основываясь на собственной памяти и на беседах с участниками этого происшествия. Нетрудно видеть, что предлагаемая реконструкция (а так же и все последующие) содержит, кроме совершенно достоверных фактов, еще и кое-какие описания, метафоры, эпитеты, диалоги и прочие элементы художественной литературы. Все-таки мне надо, чтобы читатель увидел перед собой живого Тойво, каким я его помню. Тут одних документов недостаточно. Если угодно, впрочем, можно рассматривать мои реконструкции как свидетельские показания особого рода. x x x Малая Пеша. 6 мая 99 года. Раннее утро. Сверху поселок Малая Пеша выглядел так, как и должно было выглядеть разноцветных крыш полукругом, заросшая травой площадь, несколько стоящих вразброс глайдеров, желтый павильон клуба у обрыва над рекой. Река казалось неподвижной, очень холодной и неприветливой, клочья белесого тумана висели над камышами на той стороне. На крыльце клуба, задравши голову, стоял человек и следил за глайдером. Лицо его показалось Тойво знакомым, и ничего удивительного в этом не было: Тойво знал многих аварийщиков, наверное каждого второго. Он посадил машину рядом с крыльцом и выпрыгнул на сырую траву. Утро здесь было холодное. На аварийщике была уютная куртка с множеством специальных карманов, с гнездами для всяких их баллонов, регуляторов, гасителей, воспламенителей и прочих предметов, необходимых для исправного несения аварийной службы. -- Здравствуйте, -- сказал Тойво. -- Базиль, кажется? -- Здравствуйте, Глумов, -- отозвался тот, протягивая руку. -- Правильно. Базиль. Что это вы так долго? Тойво объяснил ему, что нуль-т здесь, в Малой Пеше, почему-то не принимает, его выбросило в Нижней Пеше, и пришлось ему взять там глайдер и лететь лишних сорок минут по-над рекой. -- Понятно, -- сказал Базиль и оглянулся на павильон. -- Я так и думал. Понимаете, они в панике эту нуль-кабину свою до такой степени изуродовали... -- Значит, никто до сих пор так и не вернулся? -- Никто. -- И больше ничего не происходило? -- Ничего. Наши закончили осмотр полтора часа назад, ничего существенного не нашли и отбыли домой делать анализы. Меня оставили, чтобы я никого не пускал, и я все это время чинил нуль-кабину. -- Починили? -- Скорее да, чем нет. Коттеджи Малой Пеши были старинные, постройки прошлого века, утилитарная архитектура, натурированная органика, ядовито-яркие краски -- от старости. Вокруг каждого коттеджа -- непроглядные кусты смородины, сирени, заполярной клубники, а сразу же за полукольцом домов -- лес, желтые стволы гигантских сосен, серо-зеленые от тумана хвойные кроны, а над ними, уже довольно высоко, -- багровый диск солнца на северо-востоке... -- Что за анализы? -- Спросил Тойво. -- Ну, здесь осталось довольно много следов... Эта пакость вылезла, видимо, вон из того коттеджа и поползла во все стороны... -- Базиль стал показывать руками. -- На кустах, на траве, кое-где на верандах осталась подсохшая слизь, какая-то чешуя, комья чегото такого... -- Что вы видели сами? -- Ничего. Когда мы прибыли, здесь все было вот как сейчас, только туман над рекой стоял. -- Значит свидетелей не осталось? -- Сначала мы думали, что удрали все поголовно. А потом оказалось: нет, вон в том домике, крайнем, на берегу, благополучно процветает в высшей степени пожилая особа, которая и не подумала удирать... -- Почему? -- Спросил Тойво. -- Понятия не имею! -- Ответил Базиль, задрав брови и разведя руки. -- Представляете? Кругом паника, все мечутся в ужасе, дверцу нуль-кабины выворотили с корнем, а ей хоть бы хны... Прилетаем мы, разворачиваем свои боевые порядки, шашки наголо, багинеты примкнуты, и вдруг она выходит на крыльцо и этак строго просит нас вести себя потише, потому что, видите ли, своим галдежом мы мешаем ей спать!.. -- А была ли паника? -- Спросил Тойво. -- Ну-ну-ну! -- Сказал Базиль, предупреждающе подняв ладонь. -- Здесь было восемнадцать человек, когда все началось. Девять человек драпанули на глайдерах. Пятеро бежали через кабину. А трое без памяти кинулись в лес, заблудились там, и мы их еле нашли. Так что не сомневайтесь, была паника, была... Паника была, чудовища какие-то были, и следы остались. А вот почему старушка не напугалась, этого мы не знаем. Она вообще, какая-то странная, эта старушка. Я своими ушами слышал, как она объявила командиру: "Слишком поздно вы сюда прибыли, голубчики. Ничем вы им теперь не поможете. Все они уже погибли..." Тойво спросил: -- Что она имела в виду? -- Не знаю, -- произнес Базиль недовольно, -- я же вам говорю: странная старушка. Тойво посмотрел на ядовито-розовый коттедж, содержащий в себе странную старушку. Садик у этого коттеджа выглядел заметно более ухоженным. Рядом с коттеджем стоял глайдер. -- Я вам не советую ее беспокоить, -- сказал Базиль. -- Пусть лучше сама проснется, и уж тогда... В этот момент Тойво почудилось за спиной движение, и он резко повернулся. Из дверей клуба выглядывало бледное лицо с широко раскрытыми испуганными глазами. Несколько секунд незнакомец молчал, затем бескровные губы его шевельнулись, и он проговорил сипловатым голосом: -- Глупейшая история, правда? -- Стоп-стоп-стоп! -- Добродушно заговорил Базиль, двинувшись на него выставленными вперед ладонями. -- Прошу прощения, но сюда нельзя. Аварийная служба. Незнакомец тем не менее переступил через порог и сразу остановился. -- Я, собственно, и не претендую, сказал он и откашлялся. -- Но обстоятельства... Скажите, Григорий с Элей уже вернулись? Выглядел он достаточно необычно. На нем была меховая доха, под полами которой виднелись богато расшитые меховые сапоги. Доха была расстегнута на груди и открывала пеструю летнюю рубашку из микросетки, какие тогда предпочитали жители степной полосы. На вид ему было лет сорок -- сорок пять, лицо простоватое и славное, только слишком уж бледное -- то ли от испуга, то ли от смущения. -- Нет-нет, -- ответствовал Базиль, надвинувшись на него вплотную. -- Никто сюда не возвращался, здесь идет расследование, и мы никого сюда не пускаем... -- Подождите, Базиль, -- сказал Тойво. -- Кто это -- Григорий с Элей? -- Спросил он у незнакомца. -- Кажется, я опять не туда попал... -- Проговорил незнакомец с каким-то даже отчаянием и оглянулся через плечо, где в глубине павильона отсвечивала полированными поверхностями кабина нуль-т. -- Простите, это... м-м-м... Ах ты, господи, я опять забыл... Малая Пеша? Или нет? -- Это Малая Пеша, -- сказал Тойво. -- Ну тогда вы же должны знать... Григорий Александрович Ярыгин... Как я понял, он живет здесь каждое лето... -- Он вдруг обрадованно закричал, тыча рукой: -- Вон же, вон тот коттедж! Вон на веранде мой плащ висит!.. Все тут же разъяснилось. Незнакомец оказался свидетелем. Звали его Анатолий Сергеевич Крыленко, и был он зоотехником, и работал он действительно в степной полосе -- в азгирском агрокомплексе. Вчера на ежегодной выставке новинок в Архангельске он совершенно случайно носом к носу столкнулся со своим школьным другом Григорием Ярыгиным, с которым не виделся вот уже лет десять. Естественно, Ярыгин потащил его к себе, сюда, в эту... Эх, опять вылетело... Ну да, в Малую Пешу. Они провели прекрасный вечер втроем -- он, Ярыгин и жена Ярыгина Эля, катались на лодке, гуляли по лесу, часам к десяти вернулись домой, вон в тот коттедж, поужинали и расположились пить чай на веранде. Было совсем светло, с речки доносились детские голоса, и тепло было, и удивительно пахла заполярная клубника. А потом Анатолий Сергеевич Крыленко вдруг увидел глаза... В этой самой важной для дела части своего рассказа Анатолий Сергеевич стал, мягко выражаясь, невнятен. Он словно бы тщился пересказать некий жуткий, запутанный сон. Глаза глядели из сада... Они надвигались, но все время оставались в саду... Два огромных, тошнотворных на вид глаза... По ним все время что-то текло... А слева, сбоку, был еще третий... Или три?... И что-то валилось, валилось, валилось через перила веранды и уже подтекало к ступням... Причем двинуться было совершенно невозможно... Григорий пропал куда-то, Григория не видно. Эля тоже здесь, но ее тоже не видно, только слышно как она истерически визжит... или хохочет... Тут дверь в комнату распахнулась. Комната по пояс примерно была заполнена шевелящимися студенистыми тушами, а глаза этих туш были там, снаружи, за кустами... На этом трагедия кончилась, и началась скорее уж комедия. Нуль -транспортер выбросил Анатолия Сергеевича в поселок Рузвельт на острове Петра Первого. Это в море Беллинсгаузена, на градуснике минус сорок девять, скорость ветра восемнадцать метров в секунду, поселок по тамошнему зимнему времени пуст. Впрочем в клубе полярников автоматика задействована, тепло, уютно... Анатолий Сергеевич в своей пестренькой рубашечке и шортах, еще мокрый после чая и пережитого ужаса, получает необходимую передышку и помаленьку приходит в себя. И когда он приходит в себя, его прежде всего, как и следовало ожидать, охватывает непереносимый стыд. Он понимает, что бежал в панике как последний трус -- о таких трусах ему приходилось разве что читать в исторических романах. Он вспоминает, что бросил Элю и по крайней мере еще одну женщину, которую заметил мельком в соседнем коттедже. Он вспоминает детские голоса на реке и понимает, что детей этих он тоже бросил. Отчаянный позыв к действию овладевает им, но вот что замечательно: позыв этот возникает далеко не сразу, а во-вторых, возникнув уже, он довольно долго сосуществует с непереносимым ужасом при мысли о том, что надо вернутся туда, на веранду, в поле зрения кошмарных текучих глаз, к отвратительным студенистым тушам... Ввалившаяся с мороза в клуб шумная компания гляциологов застала Анатолия Сергеевича тоскливо ломающим руки: он все еще не мог ни на что решится. Гляциологи выслушали его рассказ вполне сочувственно и с энтузиазмом приняли решение вернутся на страшную веранду вместе с ним. Однако тут же выяснилось, что Анатолий Сергеевич не знает не только нуль-индекса поселка, но забыл и само название его. Он мог сказать только, что это недалеко от Баренцева моря, на берегу небольшой реки, в полосе заполярных сосняков. Тогда гляциологи обрядили Анатолия Сергеевича в соответствии с местным климатом и сквозь свистящую пургу поволокли в штаб поселка напролом через чудовищные сугробы в компании гигантских звероподобных псов... И вот в штабе, перед терминалом БВИ, кому-то из полярников пришла в голову весьма здравая мысль о том, что дело-то тут не шуточное. Чудовища эти, безусловно, либо вырвались из какого-нибудь зверинца, либо -- страшно подумать! -- из какой-нибудь лаборатории, конструирующей биомеханизмы. В любом случае самодеятельность, ребята, тут просто неуместна, надо сообщить в аварийную службу. И они сообщили в центральную аварийную. В центральной аварийной их поблагодарили и сказали, что принимают сообщение к сведению. Через полчаса дежурный аварийной сам позвонил в штаб, сказал, что сообщение подтверждается, и попросил на связь Анатолия Сергеевича. Анатолий Сергеевич в самых общих чертах описал, что с ним произошло и как он оказался у берегов Антарктиды. Дежурный успокоил его в том смысле, что пострадавших нет, супруги Ярыгины живы и здоровы и что утром, вероятно, в Малую Пешу можно будет вернутся, а сейчас ему, Анатолию Сергеевичу, лучше всего принять что-нибудь успокоительное и лечь отдохнуть. И Анатолий Сергеевич принял успокоительное и тут же в штабе прикорнул на диване, но не проспал и часу, как снова увидел текучие глаза над перилами веранды, услышал истерический хохот Эли, и проснулся от невыносимого стыда. -- Нет, -- сказал Анатолий Сергеевич, -- они не удерживали меня. Видно, поняли мое состояние... Никогда не думал, что со мной может такое случится. Я, конечно, не следопыт и не прогрессор... но и у меня в жизни были острые ситуации, и я всегда вел себя вполне прилично... Я не понимаю, что со мной произошло. Пытаюсь объяснить это самому себе, и у меня ничего не получается... Словно наваждение какое-то... -- Он вдруг заметался глазами. -- Вот сейчас говорю с вами, а внутри все ледяное... Может, мы все здесь чем-нибудь отравились? -- Вы не допускаете, что это была галлюцинация? -- Спросил Тойво. Анатолий Сергеевич зябко передернул плечами и посмотрел в сторону Ярыгинского коттеджа. -- Н-не знаю... -- Проговорил он. -- Нет, ничего не могу сказать. -- Ладно, пойдемте посмотрим, -- предложил Тойво. -- Мне с вами? -- Спросил Базиль. -- Не обязательно, -- сказал Тойво. -- Я тут буду долго ходить туда-сюда. А вы держите крепость. -- Пленных брать? -- Спросил Базиль деловито. -- Обязательно, -- сказал Тойво. -- Пленные мне нужны. Все, кто хоть что-нибудь видел своими глазами. И они с Анатолием Сергеевичем двинулись через площадь. Анатолий Сергеевич вид имел решительный и деловой, но чем ближе он подходил к дому, тем напряженнее становилось его лицо, явственнее выступали желваки на скулах, а нижнюю губу он закусил, словно бы преодолевая сильную боль. И Тойво счел за благо дать ему передышку. Шагах в пятидесяти от живой изгороди он остановился -- будто бы для того, чтобы еще раз осмотреть окрестности, и принялся задавать вопросы. А был ли кто-нибудь вон в том коттедже, справа? Ах, там было темно? А слева? Женщина... Да-да, помню, вы говорили... Одна только женщина и больше никого? А глайдера тут поблизости не было? Тойво задавал вопросы, Анатолий Сергеевич отвечал, а Тойво кивал с важным видом и всячески показывал, как существенно для расследования все то, что он слышит. И постепенно Анатолий Сергеевич приободрился, расслабился внутренне, и они вступили на веранду уже как коллеги. На веранде был беспорядок. Стол стоял косо, один из стульев опрокинут, сахарница закатилась в угол, оставив за собой дорожку сахарного песку. Тойво потрогал чаеварку -- она была еще горячая. Он искоса глянул на Анатолия Сергеевича. Тот опять был бледен и играл желваками. Он смотрел на пару сандалий, сиротливо прижавшихся друг к другу под дальним стулом. По-видимому, это были его сандалии. Они были застегнуты, и непонятным казалось, как это Анатолию Сергеевичу удалось выдрать из них ноги. Впрочем, никаких потеков ни на них, ни под ними, ни где нибудь рядом Тойво не видел. -- Домашних киберов здесь, видимо, не признают, -- произнес Тойво деловито, чтобы вернуть Анатолия Сергеевича из мира пережитого ужаса в мир будничного быта. -- Да, -- пробормотал тот. -- То есть... Да кто их сейчас признает?.. Видите -- мои сандали... -- Вижу, -- отозвался Тойво равнодушно. -- Рамы здесь так и были все подняты? -- Не помню. Вон та была поднята, я там выпрыгивал. -- Понятно, -- сказал Тойво и выглянул в садик. Да, следы здесь были. Следов было много: помятые и поломанные кусты, изуродованная клумба, а трава под перилами выглядела так, словно по ней кони валялись. Если здесь побывали животные, то животные неуклюжие, громоздкие, и к дому они не подкрадывались, а перли на пролом. С площади, через кустарник наискосок и через раскрытые окна прямо в комнаты... Тойво пересек веранду и толкнул дверь в дом. Никакого беспорядка там не обнаруживалось. Точнее, беспорядка, какой должны были бы вызвать тяжелые неповоротливые туши. Диван. Три кресла. Столика не видно -- надо полагать, встроенный пульт только один -- в подлокотнике хозяйского кресла. Сервисы -- системы "поликристалл" -- в остальных креслах и в диване. На передней стене -- левитановский пейзаж, старинная хромофотоновая копия с трогательным треугольничком в левом нижнем углу, чтобы, упаси бог, какой-нибудь знаток не принял за оригинал. А на стене слева -- рисунок пером в самодельной деревянной рамке, сердитое женское лицо. Красивое, впрочем... При более внимательном осмотре Тойво обнаружил отпечатки подошв на полу: видимо кто-то из аварийщиков осторожненько прошел через гостинную в спальню. Обратных следов не было видно, аварийщик вылез наружу через окно в спальне. Так вот, пол в гостиной был покрыт толстым слоем тончайшей коричневатой пыли. И не только пол. Сиденья кресел. Подоконники. Диван. А на стенах этой пыли не было. Тойво вернулся на веранду. Анатолий Сергеевич сидел на ступеньках крыльца. Полярную доху он сбросил, а меховые сапоги сбросить, видимо, забыл, и поэтому являл собою вид довольно нелепый. К сандалиям своим он даже не прикоснулся, они так и остались под стулом. Потеков никаких вблизи них не было видно, но и сами они, и пол рядом -- все было припудрено той же коричневой пылью. -- Ну, как вы тут? -- Спросил Тойво еще с порога. Все равно Анатолий Сергеевич вздрогнул и резко обернулся. -- Да вот... Понемножку прихожу в себя... -- Вот и прекрасно. Забирайте свой плащ и отправляйтесь-ка вы домой. Или хотите дождаться Ярыгиных? -- Не знаю даже, -- сказал Анатолий Сергеевич нерешительно. -- Как угодно, -- сказал Тойво. -- Во всяком случае, никаких опасностей здесь нет и не будет. -- Вы поняли что-нибудь? -- Спросил Анатолий Сергеевич, поднимаясь. -- Кое-что. Чудовища здесь действительно были, но на самом деле они не опасны. Напугать могут, и не более того. -- То есть, вы хотите сказать, это искусственное? -- Похоже на то. -- Но зачем? Кто? -- Будем выяснять, -- сказал Тойво. -- Вы будете выяснять, а они тем временем еще кого-нибудь... Напугают. Анатолий Сергеевич взял с перил плащ и постоял, разглядывая свои сапоги. Казалось, сейчас он снова сядет и примется их с себя яростно сдирать. Но он, наверное, и не видел их даже. -- Вы говорите -- напугать могут... -- Процедил он, не поднимая глаз. -- Если бы напугать! Они, знаете ли, сломать могут! Он быстро глянул на Тойво и, отведя глаза, не оборачиваясь более, пошел спускаться по ступенькам и дальше, по измятой траве, через изуродованную изгородь, наискосок через площадь, сгорбленный, нелепый в длинных меховых сапогах полярника и веселенькой пестрой рубашечке скотовода, пошел все убыстряя шаги, к желтому павильону клуба, но на полдороге круто свернул влево, вскочил в глайдер, стоявший перед соседним коттеджем, и свечой взлетел в бледно-синее небо. Шел пятый час утра.